Электронная почта: правда и ложь

casher | Июн 2, 2011

История Давида X., студента Высшей коммерческой школы, который в электронном письме, адресованном всему учебному заведению, критиковал консультационный кабинет, не предложивший ему собеседование для устройства на работу в тот момент, когда его это устраивало, является уникальным контрпримером. Затем в частном электронном письме он выдал несколько мачистских фраз в отношении сокурсницы, которая поставила его на место.

Его замечания, полученные тысячами людей, начиная с оскорбленной девушки, совершили кругосветное путешествие. И эти «устные» слова — небрежно брошенные по электронной почте — и сегодня следуют за ним… В виртуальном мире никто не заботится о следах, которые могут оставить его письма. Этот посетитель чата может представиться как молодой служащий в расцвете сил: как ему можно верить? Кто сказал, что он не наглый узурпатор? Что касается этого волнующего электронного письма от африканского беженца, адресованного лично вам, чтобы попросить вас о помощи, — не странно ли, что оно обошло весь свет за несколько дней? Не говоря о феномене слухов, которым Сеть предложила нежданное пространство для распространения. Проследить их происхождение невозможно, скорость распространения — несравненна: налицо все ингредиенты, чтобы покинуть мир «безопасности» и войти в мир неопределенности.

«С общением в электронной форме появился некто вроде homo ludens, — объясняет Паскаль Вейль. — Общение становится игрой, где люди вовсе не стремятся получить истинную информацию». Таким образом, они вступают в общение ради общения, где довольствуются «малоправдивыми» словами. Как показывает любой отрывок из чата, главное здесь — общаться, и неважно, кто и что при этом говорит.

Или еще хуже, в этом виртуальном и совершенно свободном мире люди будут пытаться выразить все, о чем они мечтают и чем они совершенно не являются. Жос Тонтлингер и Мишель Пьерон, терапевты, использующие электронную почту, убедились в этом на собственном опыте. Вот почему они считают, что необходимо сохранять реальный контакт с пациентами во что бы то ни стало. Пользующемуся этим методом «анализирующему не хватает контроля в реальности», — признает Мишель Пьерон. «Некоторые пациенты в этом случае могут путать свое существование с воображаемым»… и потерять всякую власть над своими собственными словами.

Психоаналитик способен сразу заметить отклонение от курса, а значит, риск принять за чистую монету ткань бредовых измышлений пациента a priori под контролем. Но что делать с салонами чатов, где подростки злословят без всяких ограничений? На самом деле юные пользователи говорят, что прекрасно отдают себе отчет в возможном риске. Стоит сказать, что большинство сайтов прямо предостерегают их: «Никогда не давайте свой адрес кому бы то ни было», «Никогда не ходите на свидание в одиночку» и так далее. В конечном итоге сомнение — часть игры. Как это признал четырнадцатилетний подросток из Безансона, которому мы задали вопрос, «встретив» его в одном из чат-салонов: «Мифоманы? Конечно, их тут полно. Но можно научиться их вычислять: в конце концов, они начинают сами себе противоречить…»

К счастью, сумасшедшие не бегают по улицам или по «каналам». За несколькими исключениями, риск, который они представляют, имеет больше общего с фантазией, чем с реальностью. В остальном впечатление «неопределенности» остается неизменным, поскольку сам инструмент облегчает вмешательство в текст любого. Начиная с первого электронного письма обмены, игры в ответы, диалоги или даже многочисленные посылки третьим лицам начнут сменять друг друга, так что финальное послание — финальные послания, полученные многими лицами, — сделает очень трудным установление источника слов. Текст больше не представляет собой, как прежде, линейную форму, с помощью которой единственное лицо выражает и развивает свою мысль, но переплетение различных жизненных позиций. Фабьена Кюзен-Берш, преподаватель лингвистики в университете Пари-Сюд, раскрывает эту трудность, указывая на «отсутствие визуальной возможности, то есть ясности ситуации комплексного изложения, к которой еще не привыкли».

Это новшество выходит за рамки обычного обмена корреспонденцией: можно предсказать, следуя мысли Роже Шартье, уже упоминавшегося нами директора Высшей Школы исследований в области общественных наук и специалиста по истории книги, что сама форма книги призвана к эволюции: «В электронном тексте читатель может стать соавтором […]. Различие между письмом и чтением, между автором текста и читателем книги, ясно видимое в печатной книге, стирается в пользу другой реальности, той, где читатель становится одним из актеров написанного несколькими авторами или, по самой меньшей мере, находится в положении того, кто составляет новый текст исходя из свободно разъединенных и собранных отрывков». Может быть, именно здесь заложены основы настоящей революции письменной речи. И если следовать мысли Роже Шартье, важно не радоваться или сетовать, но «сделать видимым статус и происхождение речи и таким образом придать ей более или менее пристойный авторитет исходя из вида их «публикации».

Вот что еще больше отдаляет нас от письма на бумаге. Электронный текст более не является обязательным прямым отражением мысли индивидуума, конструирующего свою речь и принимающего ответственность за ее последствия перед другими. В одном и том же тексте могут участвовать многие люди. Это новшество, предлагающее интересные перспективы (особенно возможность конструировать коллективную мысль, выйдя за рамки работы изолированного мозга), тем не менее, оставляет некую путаницу в речи: кто говорит? С другой стороны, возможность писать в нематериальных и иногда анонимных рамках, кажется, освобождает от необходимости говорить правду, быть искренним. Великая сила письма, та, что способна предложить гарантии, становится балластом и оказывается под угрозой.