Русский живописец Алексей Петрович Антропов (1716-1795) – ч. 3

casher | Июн 9, 2011

Работая над образом славного донского казака, Антропов, конечно, припомнил украинские портреты, виденные в Киеве. Знакомство с ними сказалось в ряде его портретов, но здесь оно стало особенно заметным. Горделивое, «важное» выражение лица атамана, декоративность ряда мотивов заставляют припомнить не только официальные портреты гетманов и старшин, но и распространенные в народе лубочные изображения героев-казаков. Их писали круглолицыми и черноглазыми, с длинными усами и чубами. Некоторые черты этих изображений, так же как и портретов гетманов, узнаются в антроповском портрете Краснощекова. Разумеется, Антропова нельзя подозревать в каком-то поверхностном стилизаторстве. Его «добротное», серьезное искусство всегда было чуждо приемам, не оправданным по существу. Так и здесь следует подчеркнуть, что впечатление, произведенное украинским искусством на художника, было столь сильным, что и ряд лет не изгладил его. Этому помогла родственность традиций украинского искусства традициям старого русского, хорошо известного и родного Антропову. В данном же случае, провидимому, характерное лицо Краснощекова само напоминало художнику об образах украинских портретов, и он не изменил себе, когда писал атамана. Как и раньше, он придвинул к зрителю грузную фигуру, внимательно передал лицо, вплоть до морщинок вокруг черных на выкате глаз. Построение портрета предельно скупо. В его обобщенности и плоскостности сказалось воздействие на Антропова старого русского и украинского искусства. Но традиционализм — не главное в портрете: изображение атамана настолько жизненно, что вопрос о борьбе в творчестве Антропова традиций и изучения действительности решается вполне ясно.
Более чем в каком-либо ином портрете, Антропов развернул здесь свой незаурядный декоративный дар. Он смело сопоставил насыщенные красочные пятна алой одежды, ее золотистых отворотов, темноголубой орденской ленты. Часть портрета заполнена изображением узоров одежды Краснощекова; четко разработаны сверкающие грани камней, окружающих медаль. Движение кисти то свободно и широко, то деловито-сдержанно; оно отличается уверенным мастерством.
Портреты Антропова имели успех; не случайно, разумеется, он написал ряд видных представителей русского общества середины XVIII века.
Портрет Петра III для Синода был большой и ответственной работой Антропова (Русский музей и Третьяковская галерея). Написанный в 1762 году (менее чем через год после портрета Краснощекова), он воплотил новые для нас «придворные» и парадные начала в портретном творчестве мастера.
Антропов использовал традиционную схему парадного портрета, установившуюся в европейском искусстве в XVIII веке. Он поместил фигуру самодовольного Петра III на фоне колонн, драпировок, мантии и сражения вдали: с фельдмаршальским жезлом в руке нескладный Петр III стоит зажатый на первом плане между троном и столом с регалиями. Пышность и торжественность портрета лишь подчеркивают дегенеративность Петра III. Его длинные ноги, вздутый живот, маленькая голова на узких плечах и ничтожное по выражению лицо переданы с беспощадной откровенностью. С полнейшей необычайностью для парадных портретов вообще Антропов ярко проявил здесь всю силу своего сурового реализма, опирающегося на национальную художественную традицию.
Странная игра случая помогла ему: Петр III был единственным из правителей XVIII века, требовавшим точнейшего изображения своей непрезентабельной наружности. Антропов работал, не рискуя получить приказание (столь обычное в XVIII веке) украсить свою модель. Стремление к передаче наиболее существенных внешних черт типично для Антропова. Оно сказывается и в других немногочисленных изображениях парадного рода, например, в поясном портрете В. А. Шереметевой (Русский музей), кавалерственной дамы екатерининского ордена, жены одного из богатейших вельмож XVIII века.
От облика молодой княгини Т. А. Трубецкой в другом портрете Антропова, находящемся в Третьяковской галерее (1761), веет цветущим здоровьем. Но молодые женщины редко встречаются в портретах Антропова. Его работы и этим отличаются от льстивых произведений приглашенных ко двору иностранцев, которые писали кокетливых юных красавиц, нередко наделяя их мифологическими атрибутами. Антропов же явно предпочитал более характерные реальные лица; представить его женщин Дианами и Флорами решительно невозможно. Зато его образы содержательны и согреты искренним вниманием к человеческой личности.
Подлинно жизнен написанный в 1763 году портрет А. В. Бутурлиной (Третьяковская галерея). Он примечателен той решительностью, с которой художник обратился к этому изображению. Композиция портрета смела и неожиданна для живописи XVIII века: вся фигура Бутурлиной, помещенная на темном фоне, скрыта под темной же накидкой. Этот прием позволил Антропову полностью сосредоточиться на детальной и вдумчивой передаче липа. Он тщательно отметил его особенности: обрюзглость, складки кожи возле глаз и рта, высоко поднятые брови. Но черты лица объединены общим выражением озабоченности и усталости. Рисунок и лепка лица выполнены уверенной рукой мастера; формы темной накидки непринужденно намечены только несколькими бликами светов на изгибах складок, но эти блики положены с таким тонким расчетом, что совершенно определяют очертания накидки и объемы скрытой ею фигуры.
Разумеется, характеристика образа в портретах Антропова не является результатом действительно глубокого проникновения художника во внутренний мир изображаемых. Он не обладал умением раскрывать внутренний образ человека с такой силой и разносторонностью, как его младшие современники — Рокотов и Левицкий, но нельзя забывать, что его острое восприятие существенно характерных черт модели подготовило их успех. Антропов продолжал путь в искусстве середины XVIII века к углубленной трактовке человека; его мастерство в передаче особенностей внешнего облика отражало и некоторые особенности внутреннего образа.
Это подтверждает известный портрет М. А. Румянцевой (Русский музей), написанный в 1764 году. Этот портрет кое-чем напоминает портрет Измайловой, несмотря на десять лет, разделяющих обе работы: художник любил изображать плотные фигуры, резко очерченные крупные головы, темные глаза, румяные щеки. Но в позднейшей работе Антропов еще более немногословен, чем в ранней. Фигура Румянцевой закрыта накидкой. Портрет приобрел компактность, ведущую к большей силе и выразительности. К тому же Антропов отказался от богатых световых и красочных градаций и написал портрет Румянцевой с отчетливостью, которой не было у него десятью годами раньше.
Развитие сильных сторон своего искусства позволило Антропову придти к ряду достижений в 60-х годах. Его суровый стиль стал еще более лапидарным, живописная сторона его работ еще сдержаннее, содержание их еще более определенным. Со строгой деловитостью художник отметил в лице Румянцевой важные для характеристики черты и привел их к четкому единству. Портрет не исчерпан передачей только физических признаков, они лишь конкретизируют образ, делают его более «приближенным» к нам, более осязаемым.
С внимательным и сметливым взглядом и спокойной усмешкой, бодрая, несмотря на возраст и нездоровую полноту, антроповская Румянцева живет в портрете полнокровной жизнью.
Графиня Мария Андреевна, приятельница Петра I, жена его денщика, генерал-аншефа и графа А. И. Румянцева, была матерью полководца и организатора русской армии фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского. Она жила в Петербурге буквально с первых дней его основания; перед ней прошли события придворной жизни почти всего XVIII века. Статс-дама Елизаветы, обер-гофмейстерина Екатерины II, кавалерственная дама, смелая и острая на язык, она была независима и уважаема. «Она в старости маститой, в параличе была исполнена жизни; сохранила веселость, пылкое воображение, обширную память, разговор ее был столь же привлекателен, поучителен, как история, хорошо написанная…», — писал о ней французский посол де Сегюр.
Почти семидесятилетняя Румянцева действительно «исполнена жизни» в трактовке Антропова. В портрете нетрудно заметить некоторые условности. Чепец, банты, даже складки накидки как бы расправлены в плоскости — непреодоленное еще воздействие традиций парсуны. Но, эти традиции уже не могли быть плодотворными для нашего искусства 60-х годов. Антропов и не стремился к их утверждению, он умел подчинить их общему реалистическому звучанию своих работ. При желании, когда это способствовало выразительности образа, он умел достичь впечатления живописности и пространственности хотя бы в портрете А. М. Голицына, снисходительно-любезного и уже стареющего красавца (1766, Русский музей).
Но вполне «своей» Антропов должен был считать ту простую, иногда грубоватую определенность характеристик, которой он так резко обособлен от нарядного и прихотливого придворного искусства. Ему удалось сохранить это качество, несмотря на то, что приходилось писать родовитых князей, придворных дам, иерархов церкви, грузинских царей Теймураза и Ираклия, императорские портреты.
К концу 60-х годов далеко вперед двинулось все русское искусство. Еще недавно, в 40-х годах, оно было представлено отдельными немногочисленными мастерами. Теперь же рядом с Антроповым работали Рокотов, Левицкий, ряд умелых живописцев Академии художеств, граверы. Написанных Антроповым В. А. Шереметеву и А. М. Голицына воссоздал в своих произведениях гениальный скульптор-портретист Федот Шубин.
Антропову все реже стали давать заказы, но он не переставал работать. Служба в Синоде вряд ли обременяла его, но подчас приносила огорчения: то Синод поручал ему непосильное дело — вдвоем с М. Колокольниковым наблюдать за благолепием всех икон в России, то злобствующий чиновник посылал заслуженного живописца красить стены.
Антропов, впрочем, не был одинок. Были портретисты, работавшие в его духе: А. Василевский в 60-х, Гр. Сердюков в 70-х годах. С начала 60-х годов он имел школу, и ученики не забывали его. В 1776 году один из них, П. С. Дрождин, написал Антропова стоящим с сыном перед портретом жены, и Академия художеств наградила Дрождина академическим званием за эту работу. Другой питомец антроповской школы, Д. Г. Левицкий (впервые встретившийся с Антроповым еще в Киеве), занял крупнейшее место среди портретистов. Старый художник видел, что национальная реалистическая живопись, представителем которой он был, становилась все более богатой и разносторонней.
Мысль о воспитании русской молодежи была всегда дорога художнику: в 1789 году «коллежский советник Антропов» предоставил Приказу общественного призрения свой дом для устройства в нем училища. В июне 1795 года семидесяти девяти лет от роду Антропов умер.